— Вольно, кадет, — сухо сказал Романов. Рука упала. — Благодарю за службу.
Не знал, что десятки ракет самых разных стран, сбившиеся с курса или сбитые бестолково, но все же действовавшей ПВО, падали хаотичным смертоносным дождем по всему земному шару. Некоторые просто раскалывались при падении. Другие взрывались. А вот стратегические бомбардировщики ни США, ни РФ так и не взлетели, хотя им был отдан такой приказ, — какие-то экипажи его не дождались, другие не стали выполнять.
— До каких пределов? — тихо спросил Романов. — Падение температуры… это до каких пределов?
Подобные картины — пашущие от рассвета до заката на полях, в садах и огородах дети и подростки — для этих дней были зрелищем вполне привычным. Огромное количество разом осиротевших русских детей, спасшихся или спасенных, никто не собирался кормить даром под лозунгом «Дети — наше будущее!». Романов отлично понимал, что это — не лозунг, это на самом деле так, а значит, будущее должно быть надежным, без выкрутасов и необоснованных претензий. Единственное, в чем подрастающее поколение не было ограничено, — это в еде. Одежда, обувь строго дозировались — «никто еще не умер от того, что походил босиком или пришил на куртку заплату», развлечения вообще стали наградой для лучших, о «правах» предстояло забыть надолго — по крайней мере, до взрослости точно.
— Нижний предел — порядка пяти лет. Верхний — порядка пятнадцати… — Лютовой помолчал, разглядывая что-то на ковре, и добавил тихо: — Я должен предупредить… если это затянется более чем на десять лет… это будет конец. — Он поднял голову, сверкнув серебром волос. — Всеобщий конец. Уцелеют единицы в сверхдолговременных бункерах. Да и то… Но более — никто. Через какое-то время умрут и они, потому что Земля будет стерилизована. Возможно, какая-то жизнь сохранится в океанах, но — не более того.
— Ты что, пацан?! Уж тебя-то мы не бросим!