Старший сын Самарцева уже полгода был кадетом, порученцем у Русакова, — не все среди кадетов были теперь сиротами. Парень мог бы служить у отца, но не захотел, чтобы говорили: «под крылышком»…
И все равно тосковал по миру, где взрослые были главными. Нынешний мир был слишком тяжел…
— Я не пойму, ты вообще-то кореец, — откровенно в лоб высказался тогда Муромцев. — Так какого черта?
— Это моя работа, — спокойно ответила женщина. — Его приведут в порядок, накормят, он поспит, сколько захочется, — и можете заниматься своими делами. До тех пор оставьте и мысль об этом. Я требую, чтобы вы ушли.
Смотреть на игру было приятно. Очень приятно почему-то. Хотя в игровые вопли нет-нет да и вмешивался густой и смешной в детских устах мат.
— Да что ты… Ничего не доказано, все документы потерялись, пострадавшие жалобы отозвали, следователи ошиблись, нужные люди за него попросили… Так и работал он в своей фирме. Ты сам-то думай — «кто ж его посадит… он же памятник». — Шумилов улыбнулся, Романов понял это, не поднимая глаз. — Я вот только думал, что его втихую пришибли, когда все это началось. И вдруг — такая встреча.