Он успел поджечь два танка до начала ответной стрельбы и третий — через секунду после того, как первый ответный снаряд, царапнув броню на левом борту, заставил «тридцатьчетверку» тяжко содрогнуться и с унылым страшным воем ушел куда-то в развалины. От горящих «пантер» в сторону побежало несколько выбравшихся низом человек, а трое — с автоматами, со «шмайссерами», — залегли у танков и открыли густой заградительный огонь.
— Ну на! — настаивал рыжебородый, как будто ему это было важно. — Держи, стреляй! Или, хочешь, держи и уходи… Э, пусти его! — бросил он тому, кто держал Сергея. Рука разжалась, и мальчишка повалился на колени, весь трясясь. — Бери пистолет и уходи. Будешь нам мстить. Ну?
— Алина Юрьевна, — мальчик улыбнулся, — а вспомните лучше — мальчишки ей спуску тоже не давали? — Женщина удивленно промолчала, и Женька обстоятельно пояснил: — Ее же никто и пальцем не тронул ни разу. С девчонкой драться — это же позорище. Да и взрослые сразу наезжать… то есть, простите, упрекать станут. Вот она и была… боевитой. — В слове прозвучала откровенная насмешка.
— Да… я и правда пойду, отдохну часов шесть, если позволишь…
— Любишь — ну и что? Этой любви хватит на пару лет. Ну, на три года. И все.
— Может быть, подождете? Я вас провожу к полковнику Керку. Заночуете здесь, а завтра поедем вместе с конвоем? Ей-богу, не рискуйте! — Он передернул плечами и огляделся как-то украдкой. — Сегодня какой-то особенно мерзкий денек. И последняя радиостанция в Тбилиси замолчала.