— Майор, если бы я мог, я бы сказал: держу пари, что завтра утром в церкви у меня будет не протолкнуться. И желающих креститься будет толпа. И я их окрещу. Просто потому, что тогда им станет чуть менее страшно. Но ваши дети не пришли ко мне. Не надо решать за них. Им жить в совершенно ином мире. Пусть живут сами.
— А я ее терпеть не могу, математику. — Романов встал и, отойдя, принял у девчонки миску с пшенкой — она была с мясом. — Спасибо… — И обратился к старшему: — Передай, что я просил сегодня вечером этого парнишку доставить в Думу. К восьми часам, — и кивнул на глядящего ему вслед юного математика.
— Романов, — буркнул Николай и, подойдя, стал возиться с наручниками. — Не трепыхайся ты, мешаешь… А ты Сашка? Белов?
— Нет! — отрезал Горенышев. — Был, не отказываюсь и горжусь, а в восимьсемом — свалил! Потому что… а! — он махнул рукой. — Что я тебе, щенку, объясняю… Извините, я вас на «ты»…
— Вот этот, похоже, здоровый, подходит вполне…
Во все небо, переливаясь бесшумными, плавно меняющими цвет спиралями, развернулся многоярусный занавес. Романов ошалело стоял на крыльце школы, задрав голову в небо, и не верил, что видит северное сияние. Полоски облаков на западе светились отдельно — странным розоватым светом. Можно было подумать, что они отражают пожары на земле… но нет, свет шел откуда-то изнутри облаков…