Снаружи весь Волт отозвался какофонией диких криков. Разрозненные вопли обезумевших людей перекрывал дикий рев Александрова, бессвязно призывающего "удерживать семафор", заряжать какую‑то "мельту" и бить этой мельтой "карнифакса".
— Нести я тебя не стану, погибнем оба. Так что придется идти самому. Хочешь жить — сможешь.
— Куда? — спросил арбитр, продолжая давний и неоднократный спор, вновь повторяя уже не раз высказанные контраргументы. — Мне напомнить, сколько у нас гражданских на содержании и защите? А у Теркильсена? Все пункты, до которых мы можем добраться хоть с какой‑то вероятностью, либо слишком малы, либо захвачены против… то есть заражены. А те, где можно укрыться, слишком далеко, до них сотни километров по заснеженной пустоши или заметенным трассам. Мы ничего не выиграем, вот в чем беда…
— Союз с Тау был изначальным? — спросил Владимир.
— Чиво, вокс поломатый? — осклабился Готал. Судя по ухмылке, искажение слов было нарочитым.
Один из этих двух наверняка был ИО командира гарнизона. Хотя в личном деле разжалованного комиссара не оказалось пиктов с его изображением — их также аккуратно вырезала рука цензора — тут не требовалось долго гадать. Тем более, что Тамас происходил с планеты, где сила тяготения составляла почти полторы единицы от терранского.