Или же давний, пришедший вместе с ними, страх, который заставляет вспомнить древние времена, где ночь была опасна.
Он догадывается, что там, за этой печатью. Бумага плотная, гербовая. А сургуч вот дрянной, крошится. И Райдо, пытаясь скрыть раздражение, смахивает крошки со стола.
— Да, конечно, — Мирра не очень поняла, но вновь улыбнулась. — Но мы с вами уже не дети…
И кажется, Райдо догадывается, для чего, точнее сказать, для кого было выбрано именно это платье, обнажающее и круглые плечи, и налитую, точно позднее яблоко, грудь…
Нет, упрям, об этом ему говорили неоднократно, но ведь не груб… разве что иногда.
От тряпок несло уборной, и запах этот, до того скрытый средь иных, обычных кухонных, вдруг стал резким. А Райдо подумал, что, наверное, ему мерещится… его предупреждали, что разум его, затуманенный болью и выпивкой, способен играть злые шутки.