Кажется, этот запах существует исключительно в собственном ее воображении.
Подслушивать он умел, хотя и не любил, впрочем, не любил он многое из того, что сам полагал первейшей своей обязанностью. К примеру, чистка сапог.
Хорошо, если дрогнут полупрозрачные веки. Или ручонки, спрятанные меж полотняных складок, шелохнуться. Отродье по-прежнему тихо, безмолвно, но это безмолвие больше не кажется спасительным. Ийлэ порой хочется, чтобы оно, ее проклятье, ожило.
Знали бы больше, глядишь, и вправду чего толкового придумали бы.
— Затем, — он убирает часы в нагрудный карман. — Затем, что она альва… правда, милая?
— Конечно, дорогая… — дрожащий голос. — Твой дядя… написал… мама… твоя бабушка… умерла…