Не договорив, она закрыла лицо руками. И замолчала надолго. Плакала или нет, Цкуру не разобрал. Если и плакала, то без единого звука.
И она же первой пошевелилась. Отпустила дочь, сняла со лба темные очки, положила на стол. Взяла чашку, из которой пил муж, допила глоток остывшего кофе. Поморщилась. Похоже, она даже не понимала, что пьет.
– В следующем месяце буду на работе посвободней, – сообщил Цкуру. – Если получится, слетаю в Финляндию.
Лай, вероятно, услышали в доме. Не успел Цкуру шагнуть на ступени, как дверь распахнулась, и в проеме показался мужчина с густой золотистой бородой. Лет сорока пяти, не очень высокий, с длинной шеей и плечищами, похожими на огромную одежную вешалку. Шевелюра, все такая же золотистая, напоминала свалявшуюся щетку. Из-под нее выглядывали чуть заостренные уши. Клетчатая рубашка с коротким рукавом, линялые джинсы. Не убирая пальцев с дверной ручки, он смотрел на Цкуру. А потом окрикнул собаку, и та унялась.
– Как только буду свободнее, постараюсь устроить такую встречу… И для тебя.
Вся эта нелепость начала сниться ему на втором курсе – с лета, когда вся четверка отвернулась от него и шанса встретиться и с Белой, и с Черной уже не осталось. А точнее – с тех пор, как он твердо решил забыть обо всем, что его с ними связывало. До того подобных снов он не видел ни разу. И что с ним творилось, конечно же, не понимал. А потому решил спрятать и этот вопрос поглубже в ящик с табличкой «Не отвеченное».