На Ложкина было больно смотреть. Весь его вид выражал и боль за поломанного майора, и стыд за плохую, как оказалось, подготовку бойца, и желание оторвать мне что-нибудь из нужного.
– Как обстановка? – поинтересовался я у наблюдателей.
– Наверное, – прищурился Микола, – потому что ты мудак?
– Хорошо, – выдохнул я. – Мы взяли снайперш, выпытали из них информацию – почему именно я и мои люди пойдут туда? Не Коваль или Загребин?
– Ностальгия замучила, – уклонился я от ответа. – Насчёт исповеди – вы серьезно?
– Слышь, фашист, – обратился я к немцу, – а что будет, если не сдадимся?