Он провел по ее рукам – вверх и вниз. Руки были совсем холодные, зима на дворе, конец света, а она в футболке! Бриллиантовые капли болтались в наивных розовых ушах, и он вспомнил, как придумывал ей подарок и как радовался, придумав эти самые капли!.. Художник-ювелир, приятель его приятеля, нарисовал их на плотной желтоватой бумаге, и Боголюбов долго прикидывал, хватит ли у него денег, и страшно гордился собой, когда понял, что хватит.
Никто не отозвался. Он прислушался. Из глубины старинного дома не доносилось ни звука.
– Вот только не надо, ладно?! Вам-то небось в столице жилось прекрасно! С Саньковым знаетесь! И жена ваша тоже прекрасно живет! Денежки из бюджета подворовываете? Которые государство на музеи отпускает? На машину, на лодку с мотором! Вы что, думаете, я не знаю, сколько директор музея в кассе получает?!
И еще. Андрей Ильич решительно не понимал, как теперь быть – восхищаться или сказать как есть? Они все – все до одного! – что-то скрывают, прячут от него, путают следы, отвлекают, как Нина с ее показательной ненавистью. Если поспешить, они станут прятать еще старательней, и тогда он, Боголюбов, никогда ничего не поймет!..
Боголюбов под одеялом погладил ее, горячую и живую, его собственную. Она отпихнула его. Сейчас она рассуждала о «серьезном», а он опять лез с глупостями, как всегда!
– Наш музей существует девяносто лет, с двадцать четвертого года, – говорила Анна Львовна. – В усадьбе никогда не было никаких… государственных или советских учреждений!.. Наоборот, как только приняли решение о создании музея, сюда стали свозить произведения искусства и предметы интерьера из всех окрестных дворянских домов. Гражданская война по нашей губернии прошлась как молотом по наковальне. Отечественная тоже наделала немало бед и разрушений. До конца пятидесятых музей был в плачевном состоянии, но постепенно все наладилось. На восстановление понадобилось много лет!