Детдомовцы престарелую «историчку» не очень любили. И не сказать, что уважали, скорее – побаивались. Ибо, с трудом передвигаясь (второе прозвище ее было – Боевая Черепаха), на слух и зрение Карповна не жаловалась, и о любом, даже малейшем нарушении дисциплины добросовестно докладывала Марии Семеновне.
Но, взглянув на задержанного, лейтенант от мысли, что Олег псих, мысли, закружившейся вокруг его головы, словно надоедливая муха, тут же отмахнулся. Не псих он, скорее всего, Олег Гай Трегрей или как его там… Придуривается, играет. И это, кстати, у него очень хорошо получается.
– Делов-то… – пробурчал Борман, покидая комнату, – на две минуты. Тут и взять нечего: три ложки, две вилки… Не мебель же выносить? Телевизор погромче сделать? – спросил он, задержавшись на дороге.
– Только и знаешь, что «дакать», – невсерьез рассердился Леха. – Нет бы разговор поддержать. Чурка ты с глазами… Сдохнешь тут с вами от скуки к хренам собачьим!
– Вить, – растирая обеими ладонями лысину, сказал еще Николай Степанович. – Ты все-таки подумай. Ты же не герой этих своих… смертельных вояжей… Ты как-то… не совсем в форме.
– Удержусь, – пообещал Купидон, усмехаясь прищуренными глазами.