Этот вырвавшийся в запале полемики пассаж можно было бы не цитировать. Но любой честный историк обязан его вспомнить. Дабы передать накал страстей, кипевших в начале XX века, в связи с выходом на сцену удивительных существ, назвавшихся в афише украинцами и устроивших зажигательное выступление с гетманской опереткой и петлюровским гопаком.
Сделано это было, чтобы наказать донских казаков, поддержавших в гражданской войне белых, и разбавить крестьянскую массу украинского народа рабочим классом востока и юга. Но разговаривал этот рабочий класс, естественно, по-русски. На это справедливо указывали московскому руководству некоторые местные коммунисты, например, видный деятель компартии Дмитрий Лебедь, который говорил, что русская культура связана в Украине с прогрессивным пролетариатом и городом, а украинская — с отсталым крестьянством.
Думаю, те, кто хотел в тот момент отстранить Николая II от власти, не хуже Черчилля, осознавали это положение. После победы самодержавие только укрепилось бы. Ни о замыслах русских либералов, мечтавших ограничить власть императора по английскому образцу, ни о глобальном эксперименте большевиков не было бы и речи. Страна проходила точку бифуркации. Нервы у всех были напряжены до предела. И тогда внутренние враги империи решили надавить на самую уязвимую точку в системе самодержавия — на самого Николая Второго.
В селе Речки под Жовквой крестьянку Паранович казнили за то, что она, вернувшись из Угнова, рассказала соседям о приближении русской армии: «Ее вытащили на улицу, избили до крови, а затем вывели за село и повесили. Прибежавшую за ней соседку, просившую солдат не убивать несчастной женщины, они повесили тоже».
Поляки сразу же грамотно выбрали направление главного удара — вокзал. Захватив его, они могли бы беспрепятственно получать подмогу из Польши через Перемышль по единственной в этих местах железнодорожной ветке. Кроме того, там находились главные в городе склады военного имущества. Штурм вокзала удалось осуществить без особых проблем — по беспечности его почти не охраняли.