«Нет, – припомнив эти события, сказала себе Ирка-Пылесос, – Ивановной тоже нельзя. А то еще решат, что мы до сих встречаемся… Надо вот как сделать! – осенило вдруг Ирку. – Надо дать Настьке отчество не по имени мужика, с которым у меня когда-то что-то было!»
– Именно – зачем! – проговорил он несколько даже оскорбленно. – Наша Академия – наилучшая во всей Империи. Великая честь обучаться в ней выпадает далеко не каждому юному сыну Отечества, лишь лучшие из лучших достойны Академии, за всю историю коей не было ни одного побега. Бежать? Курсанту Трегрею? Неописумейшая нелепость!
Ростислав Юлиевич, путаясь в полах своего халата, подбежал к двери зала, рядом с которой располагался монитор камеры наблюдения, а под камерой – пульт управления сигнализацией. В ушах у него трещало от непрерывных завываний сирены, хотя выстрелы, гремящие во дворе, здесь, в помещении, были не слышны. Он подбежал и остановился, изумленно вскинув брови. Экран монитора пестрел черно-белой кашей. На дисплее пульта бешено крутились алые червячки в четырехугольных рамках для отображения символов. Елисеев наугад постучал по кнопкам – ничего не изменилось.
– Точно, – вздохнул Валька. – Пока докопаешься, кто прав, а кто виноват… Нужно быть совсем-совсем уверенным, что правильно поступаешь. Да и… если совсем-совсем уверен, тоже не факт, что реально прав. Вон на истории Боевая Черепаха рассказывала про инквизицию. Инквизиторы-то уверены были, что правы. И пока эта уверенность в них была крепкая, сотни тысяч невиновных сожгли. Получается, самое главное: разобраться, что такое хорошо, а что такое плохо.
– Мой дом – тюрьма, – а потом ни к селу ни к городу громогласно продекламировал: – Мы делили апельсин! Много нас, а он один!
– Вперво – вот что, – начал Олег. – Никита Ломов арестован. По обвинению в непредумышленном убийстве и превышении должностных полномочий. Мы договорились созвониться сегодня утром, его телефон не отвечал, и мне пришлось посетить отделение полиции.