А позволь тебя спросить, достопочтенный путник: кто ты и из каких краёв прибыл, что не знаешь таких вещей? Судя по одежде, ты издалека: не носят такое ни у нас, ни в императорских Судетах, ни у франков, ни на севере, где раньше было ляшское королевство, и уж тем паче — в Шейбаниевом улусе.
— А кто тебе сказал, уважаемый брат Теодор, что я собираюсь постригаться? И кто такой этот Лешек, которого ты всё время поминаешь?
— Прекрасно, этого достаточно. Остальное я сейчас запишу по доподлинно известному образцу… Погоди немного, сын мой, пивка попей пока что.
Простившись у монастырской калитки с братом-вратником, я вышел на Соборную площадь. Со вчерашнего дня здесь особых изменений не произошло, если не считать собравшейся неподалёку от помоста для казней кучки горожан, которым что-то зычным голосом зачитывал с листа всадник в нарядном… я бы сказал — в нарядном кунтуше серого цвета, алой шапке и малиновым кушаке. Откровенно говоря — в названиях всех этих жупанов-кафтанов и прочих камзолов я путаюсь, но при виде свисающих рукавов с прорезями, из которых торчали руки чтеца, держащие пергамент, в голове всплыло именно словечко "кунтуш". Грамотея сопровождал стражник, вооружённый копьём и палицей с каменной ударной частью в накинутом на плечи плаще такого же сизого цвета с малиновой оторочкой по вороту. Когда я подошёл поближе, глашатай уже закончил чтение, и страж, приняв из его рук лист, принялся старательно приколачивать его гнутыми гвоздями к столбу, используя в качестве молотка ту самую булаву.
Однако рано или поздно любая суета постепенно входит в упорядоченное русло и прекращается. Так что вскоре, возложив обязанности гарсона на ученика, я занял место за общим столом. Слово за слово, кружка за кружкой — празднование постепенно приобрело глобальные масштабы.