Он не ответил, дыша тяжело и с хрипом, глядя на все более темнеющий от дыма потолок и уже ощущая запах горящего дерева и раскаленного камня, доносящийся снизу.
Дописав, он запечатал письмо, небрежно побросал в сумку письменные принадлежности, оставив Новый Завет лежать на столе, сбежал вниз, оттолкнув с дороги некстати подвернувшегося толстяка Карла, и бросился к конюшне. Жеребца Курт оседлал за минуту, взлетел в седло тут же, поддав в бока каблуками, и, пригнувшись, чтобы не удариться о низкую притолоку, рванул в галоп с места.
– Я загнал вашего коня, капитан, – тихо сказал Курт, покосившись за ворота. – И бросил там человека, которому обещал защиту.
Когда он готов был выйти, солнце уже цеплялось краем за горизонт, стекая за ломаную линию края земли. Снаружи уже спа́ла жара, однако остатки духоты еще обволакивали безветрием, и шагал Курт неспешно – отчасти, чтобы не париться, а отчасти потому, что времени впереди было еще предостаточно…
Курт кивнул ему, тем же движением указав в сторону – пшел вон; в мыслях так и остался образ волосатого окорока, чумазого и жирного, который смотрит на него со стены в кладовке мелкими сальными глазками, отчего аппетит едва не испортился.
– Господи, заговор?.. – повторил Мейфарт, тоже поднимаясь, и оглянулся через плечо на ворота, словно боясь увидеть там беснующуюся толпу; как знать, подумал Курт мрачно, быть может, вскоре и увидит… – Это что же – крестьяне? Заговор?