Это была любовь. Однажды он уже переживал в жизни подобное, и тогда все закончилось вот такой же тоской. Девушка, в которую Олег был влюблен, оказалась самой странной, самой непонятной, удивительной и непостижимой женщиной на свете. Она любил ее, а она…
– Кто ты такой, бозишвили?! – взрывается здоровяк. Он одним прыжком пересекает отделяющие его от Костыля метры и едва не втыкает ствол «маузера» в голову моему напарнику. – Говори!! Этого не знал никто! Никто!!
Грохнул выстрел, затем второй, третий. Запахло порохом и гарью. Эль Гарро палил в столешницу, но девятимиллиметровые пули застревали в толстых брусьях, из которых она была сработана.
– Дурак, ой, дурак! – шипит мне в спину Пономарь. – Место глухое. Положат всех – свидетелей-то нет.
Негромко переговариваясь, собравшиеся, казалось, чего-то ждали. Время от времени то один, то другой бросал короткие взгляды на двери и поглядывал на напольные часы, старинный хронометр в литом корпусе темной бронзы, показывающий не только часы и минуты, но и дни недели, времена года, фазы луны и периоды схода «Старой девы» – горного ветра ужасающий силы, трижды в холодные сезоны обрушивающегося на Краймар с вершин Северного хребта.
– Пауки договорились, – сквозь смех выдавливает из себя Костыль. Он трясет головой, скаля зубы, и вдруг я понимаю, что он не может остановиться, что у него истерика, самая настоящая, с судорогами и прочими прелестями.