- Я перестала появляться на производстве. Там управляющий - отец Гюнтера, и мне с ним было очень тяжело общаться. Дед говорил, что нужно уметь держать себя в руках, иначе из меня никогда ничего хорошего не выйдет. Я старалась, я очень старалась, но мне всегда было так плохо потом, что... Зачем я тебе это рассказываю?
- Так вам и понимать не надо, - недовольно сказал папа. - Это орочья штуковина, мне она по случаю досталась за бешеные деньги. Обычные-то артефакты обойти можно и подслушать, что надо, а этот не получится.
- Ну ты сравнил. Да я для вас на все готова! Вы же все моя семья, но, кроме вас, мне никто не нужен, - твердо сказала я.
Я поцеловала маму в теплую щеку, окунувшись в памятный запах легких цветочных духов, поблагодарила ее за прекрасный обед, и мы с Рихардом ушли, подгоняемые папиной напутственной речью, который решил-таки проводить нас до дилижанса, чтобы убедиться, что мы уехали и ничего больше здесь устраивать не планируем. Общество его отнюдь не было приятным, так как все разговоры он пытался сводить к Клаусу Хайнриху. Ему не мешало даже присутствие наших охранников. Такая настойчивость была бы хороша, если бы направлялась на более подходящие цели, так что мы вздохнули с облегчением, когда наконец папа нас покинул.
- У тебя же, кажется, жених был? И что, вы с ним даже не целовались?
- Пытался, - вздохнул он. - Но, видимо, здесь я не преуспел.