— И в приемной я тоже не сказала ни словечка о его мнимой смерти, можете справиться! Как я посмела бы хоронить живого человека, в особенности моего любимого Луи? Я просто-напросто пришла к вам в трауре, а остальное выдумали ваши приближенные — и, как я вижу, поторопились ввести вас в заблуждение…
— Где следует, д'Артаньян. Где следует, можете мне поверить… Ну вот, мы пришли.
— Так поэтичнее, — безапелляционно отрезала очаровательная госпожа де Кавуа. — Вы только представьте себе эту картину, д'Артаньян: ночные поля Лангедока, над которыми разносятся вздохи и рыдания бродящего, как призрак, безутешно влюбленного де Кавуа… Это ведь поэтично, согласитесь?
— Мадам, не зря говорится — чего хочет женщина, того хочет бог. Посему я отправляюсь немедленно…
Через четверть часа д'Артаньян, чья голова была уже перевязана чистым полотном, почувствовал себя настолько лучше, что уже не лежал в кровати, а сидел, опершись на подушки, и задумчиво созерцал целую шеренгу пузырьков и склянок с «надежными снадобьями», которыми врач, испытывавший к Рошфору нешуточное почтение, уставил подоконник от края и до края.