«Скажи им правду. Нет ничего проще», – ответила мама.
Моя жизнь с Эриком была спокойной и предсказуемой. Мне это очень нравилось, и через четыре года после моего въезда в его квартиру мы поженились. Сразу после свадьбы в Аризоне умер мамин брат и мой дядя Джим. Мама пришла ко мне, чтобы сообщить эту новость и попросить одолжения. «Нам надо купить землю Джима», – просила она.
Каждые два дня сестры меняли мне повязки. Старые, покрытые кровью, кусочками обожженной кожи и гноем, они снимали и откладывали в сторону. Потом они накладывали новую повязку из мягкой марли. Ночами я щупала свою шероховатую кожу там, где она не была закрыта повязками. Иногда я сковыривала корочку на ранах. Медсестры предупреждали, что этого не надо делать, но мне интересно было узнать, какого размера корочку я могу отодрать. Сдирав две корочки с ран, я представляла, как они разговаривают между собой тонкими, писклявыми голосами.
Мама желала знать, что именно хорошего мне сделал медперсонал, и я рассказала ей о жвачке.
Автобус, отвозивший детей в школу Эмерсон, не проходил мимо нашего дома, поэтому нам приходилось добираться до школы пешком. Район Эмерсон был зажиточным, на улицах росли эвкалипты, а здание школы выглядело как типичный испанский дом с красной терракотовой крышей. Вокруг школы росли пальмы и банановые деревья, и, когда бананы созревали, ученикам выдавали их к обеду. Перед школой был огромный травяной газон, который поливали при помощи спринклеров, а на игровой площадке было больше оборудования для игры, чем я когда-либо видела: качели, карусели, батут, канаты, мячи и даже дорожка для бега.
Через несколько дней Лорины волдыри лопнули, и из них потекла жидкость. На протяжении нескольких последующих недель Лори очень мучилась от ожогов, и ей было трудно спать. А если во сне она скидывала с себя одеяло, чтобы оно не давило на волдыри, она мерзла.