Бумага была очень хрупкая. Сидя с ней наедине, как он в данный момент, испытываешь какое-то особое чувство. Маркус называл его нюхом, старина Бак — проницательностью, бывшая жена — интуицией, делая особый акцент на звуке «у». Но как, черт возьми, то ни назови, эта небольшая записка вызывала некий внутренний зуд. Подлинность так и перла из нее. Написана явно в спешке. Несомненно, на неровной поверхности. Кровью, непонятным инструментом. Может, ручкой, обмакнутой в кровь? Нет, не похоже. Линии неодинаковые — местами, казалось, нажимали слишком сильно, местами еле касались бумаги. Карл достал лупу и попытался изучить углубления и неровности, однако документ слишком пострадал. Там, где прежде были углубления, от влаги они могли вздуться, и наоборот.