От неуместных философских размышлений к грубой действительности вернул грубый толчок в спину. Видимо, разыгрывался самый «благоприятный», по рассказам Аграила, вариант — тюремщицы привели меня в какие‑то покои, с огромной двуспальной кроватью посередине, скрытой за балдахином, втолкнули в дверь, заставив встать на колени, и удалились. Оставив один на один с той самой Бабой, что распоряжалась и командовала, когда меня приволокли пауки.
Вот так, распланировав свои ближайшие действия, я вызвал Лунную Птицу. Последний пребывал в чрезвычайно благодушном настроении — после победоносного появления у осаждённого Замка, когда он рухнул, как гром среди ясного неба, на спины врагов, дракон стал всеобщим любимцем, и вовсю купался в лучах славы. Редко кто не подошёл, не принёс ему кусок — другой мяса, и не сказал пары добрых слов…
Совы, посланные в сторону высадки викингов, долетели до самого берега, но так и не смогли никого обнаружить. Не знаю, виной тому какая‑то магия, или просто не повезло — ведь для полного покрытия территории понадобилась бы целая стая крылатых разведчиков. Такая, что всей маны мира мне не хватило бы. Двух птиц я развоплотил, а оставшуюся направил к месту высадки, посмотреть, на месте ли ещё дракары, и кто остался их охранять.
— По делам лечу. Ты пока тут сиди, потренироваться можешь…
— Ооо, это была великая война! — Старик махнул рукой в сторону стены. Я посмотрел в направлении жеста, и увидел висящее на стене всевозможное оружие, не замеченное мною сразу. — Мы сражались как львы, но врагов оказалось гораздо больше. Я лишился тогда ног, и только потому меня пощадили. Одна баба отходила меня, притащила к себе домой, и с тех пор так я тут и живу.