— Кажется. — Мэй прочла объявление в ленте «Тропосферы» — вроде планируют подсчитать песчинки в Сахаре.
— Нет, Мэй, тут другое. Это-то было бы понятнее. Но здесь нет угнетателей. Никто тебя не заставляет. Ты по доброй воле садишься на поводок. И по доброй воле превращаешься в аутистку. Ты больше не ловишь простые человеческие сигналы. Ты сидишь за столом с тремя живыми людьми, они смотрят на тебя, хотят поговорить, а ты пялишься в экран и ищешь фиг знает кого в Дубае.
Мэй замялась. До сих пор все и всё в «Сфере» подчинялось логичному шаблону, ритму, но этот Кальден — аномалия. У него другой ритм, атональный и странный, но не противный. Такое открытое лицо, глаза текучи, нежны, бесхитростны, говорит тихо — угроза крайне маловероятна.
Возле туалета Мэй увидела какого-то человека в тесных зеленых джинсах и свитерке в обтяжку. Человек стоял в коридоре под высоким узким окном, глядя в свой телефон. Его осияло сине-белое свечение; он как будто ждал от экрана распоряжений.
Мэй не знала, что ответить. Она бы не сказала, что окутана тайной.
Ее имя, произнесенное ее же синтезированным голосом, пробирало до костей. Как будто месяцами не слышала этот голос, и однако он не растерял силы. Надо кивнуть, но Мэй хотела послушать еще и подождала.