– Ваня, Олег Иванович, Николке очень-очень плохо. Весь горит, кашляет, папа за доктором послал – тот сказал: «Надежды совсем нет». Никол вот просил вам непременно передать… – Девочка сунула Ивану что-то в руку и, уткнувшись в ладони, зарыдала.
– Это уж точно, – сказал Иван. – А трамвай тут какой… в смысле – конка. Я как увидел на Садовом рельсы, так глазам не поверил – откуда? Я-то думал, они трамвайные, а какой в восемьдесят шестом году трамвай? Это потом, когда из-за угла выполз этот пепелац мощностью в две лошадиные силы, я сообразил, в чем дело. Но все равно странно – по Садовому трамваи никогда не ходили, да?
– А если… – вскинулся было Ваня, но запнулся, замолчал и принялся думать, делая какие-то странные жесты пальцами и шевеля губами.
Было видно, что художник изрядно озадачен. Хмель с него почти слетел, и теперь он смотрел на Никонова вполне ясными глазами – и в глазах этих отчетливо читалось недоумение.
Экскурсия затянулась еще на час, после чего Василий Петрович, извинившись, оставил гостей – его ждал урок в старших классах – и заручился обещанием «непременно заходить в гости». А Олег Иванович и Ваня, прикинув, что уроки у Николеньки вот-вот должны закончиться, откланялись и, покинув сени храма науки, не спеша отправились в сторону улицы Гороховской.