— Боярский сын Иван Рябина! Я, пресвитер Большеелбунской церкви, освящённой, с помощью божьей, в честь Святаго Креста Воздвижения, беру долг сей бедной вдовицы — на себя! Вот…
Сколько же тысячелетий шумеры, иудеи, христиане и мусульмане повторяли бессчётное число раз этот текст, прежде чем я додумался до этого смысла?
Я отмывался у колодца после раскопок на пожарище. Подошла Любава, подала полотенце. Посмотрела, как я вытираюсь, и вдруг обхватила со спины, прижалась. Люди ж вокруг!
Я веду «сыск и расправу» — на чужом дворе. В чистом виде превышение полномочий. Это не мои люди, не моё имущество, согласия хозяйки на проводимые мероприятия у меня нет. В любой момент меня тут ка-а-ак… Прискачут племянники покойного, или церковники прибегут…
— Моё прощение вам без надобности. Простила бы Пресвятая Дева. Никодим, берёшь серебро… да не так! Через епитрахиль. Идёте все трое в часовенку. Никодим! Если опять святой воды не будет — шкуру спущу! Там по очереди читаете «Богородицу». По сто раз с каждого. И окропляете. Потом зовёте меня. Ну, начали.
— Многие из этих парней доводятся мне не только арендаторами.