«А я тогда буду готов согласиться с вами, когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
— Здрав будь, Аким Рябиныч! Исполать тебе, батюшка! Истретить и исчетверить! Только встало над Угрою солнце ясное, только закурчавились овсы зелёные да льны голубые, а уж затуманила мне очи ясные — заботушка несказанная: хорошо ли почивал-то родитель мой, по добру ли ночевал драгоценнейший?
Как всегда у меня — чистая правда: он на меня кинулся — я ж у выхода стоял! При этом выл. А я читал канон.
Не в смысле «святорусском»: «орёт оратай пашенку», а в простом русском смысле: матерно.
— Горшеня, хочешь быть мастером — будь им. Но лепить горшки будешь на моём кругу.
Тяжкий вздох Акима подвёл черту под его длинным и эмоциональным спором со старшим конюхом.