Добрая женщина на таком добром булыжнике от добрых людей — добре навернулась. Сидит на земле, держится за ногу и описывает весь мир божий… в очень недобрых визгливых выражениях.
Десятник и сам пребывал в сильном смущении. Сильная взаимная вражда… недостаточная основа для обвинения.
— А и разъедрить твою матушку, Иван, свет, Акимович! А и здорово ж ты удумал! А и славно ж ты всем нам, горшечникам, на Руси нос утёр! Вот те и боярский сын, годами мал, головёнкой лыс. Хоть и без кудрей, а мастеров умней! На всю «Святую Русь» иного такого нет! Ежели обидел в чём — прости. Противу тебя — глуп. Ныне — сам вижу. Что велишь — сделаю. Не за страх — за совесть. Мне перед предками моими… ну… отработать надо. Что они, дескать, не зря мучились. Что вот, стал быть, ну, додумались до трудов облегчения. Хочу! Хочу сесть высоко, глянуть далёко! Приказывай, «Зверь Лютый» — весь я тута.
— Ты глянь, Ванька! Ты смотри какие тут всякие…! Ни стыда, ни совести! Мне! Стольному боярину! На телеге ехать! Да за такое бесчестье…!
Горшеню увидела — ещё шире улыбаться начала.
А людей-то нет! Простой обед — проблема. Двор ещё подметается, а кони нечищеные стоят.