– Это за четыре месяца немного прибрались, а до того тут такое творилось безобразие, что сразу не опишешь! – Воспитанный на любви к флотскому порядку адмирал Колчак чуть ли не сплюнул, настолько выразительным стало его чисто выбритое лицо.
Григулеску рванул клапан и медленно достал из кобуры «браунинг», доставшийся ему трофеем от убитого французского майора. Ведь стоит дослать в ствол патрон, приставить дуло пистолета к виску, плавно потянув за крючок, и это безрадостное для него прозябание разом окончится. Не будет больше ни мамалыги, что ужасно пучит живот, ни опостылевшего местечка, где кроме нищих, непереносимой вони и грязи ничего нет, ни этих угрюмых русских стражников в фуражках с зеленой тульей, что вольготно стоят на том берегу реки.
– Вот и беседую с тобою, а иначе… У нас говорят, что долг платежом красен! Выбор за вами, майор, – вы можете уйти на все четыре стороны, если пожелаете!
– Ты изменник, капитан Полонский… Ты всех нас выдал большевикам, песья кровь!
– Это не комплексы, а старые привязанности, Костя! Просто я не хочу, чтобы большевики превратили эти страны в пепелища. Ты не знаешь, как хорошо прохаживаться по вечернему парижскому бульвару под старыми каштанами, молча смотреть на Сену, подниматься на Эйфелеву башню? Или просто дышать лондонским туманом ранним утром…
– Знаешь, Мики, здесь я познаю свое прошлое, то, которое в книгах не прочтешь. Удивительное дело – пришел к твердому убеждению, что в нашей революции и гражданской войне есть некая третья сила, что старательно не выходит на первый план, а все время прячется за кулисами и действует извне. Причем мы для нее в большей мере побочный продукт – получится что-нибудь – хорошо, не выйдет – ну и ладно, не очень-то и хотелось. Дергают, как куклы тряпичные, за нити, театр марионеток какой-то, право слово. Причем не столько нас, сколько большевиков!