Вот теперь точно хана. Сейчас порвут. Нечего и думать уйти. Так глупо закончить!
Из-за выворотня я не смог засечь момента появления преследователя и догадался о его присутствии лишь по скрипу дерева — кто-то перебирался через ручей по бревну. Удержался от искушения выглянуть — инструкторы подобных действий не одобряли. Движение, даже слабое, может выдать в зарослях не хуже истошного вопля «Я здесь!», к тому же у человека имеется способность ощущать чужой взгляд. Ортодоксальная наука, правда, это отрицает, но если мне предложат — поверить мнению кабинетного умника или бывалого таежника, — выбор сделаю в пользу последнего.
— Да они мрут как мухи. Не обращайте внимания. Голод, сырость, холод. Все подохнут, если не уйдут. Но уперлись — думают, что здесь вольготнее всего. Не достанет ни погань с демами, ни ортарцы. А толку-то от такой жизни?
— Рано. — Тук покачал головой. — Для него это много. Как наестся — осоловеет и слова не скажет уже.
Нахохлившийся птиц воплощал собой само недовольство: отсыревшие кончики перьев, взъерошенный вид, затаенная злоба в глазах — он не любил, когда его закрывали в клетке. Да и сухой закон в походе достал уже до печенки. И во взгляде еще что-то странное — пестрая помесь сочувствия и упрямства.
— Девушек? Это как договоримся — серебро еще продать надо будет. Но шлем у вас немаленький, а руды там в земле еще очень много — целые горы. Думаю, надо успеть не один шлем серебром наполнить. Сможете?