Килька очень плохо помнила то время. Немного — крепкие горячие руки, немного — потрясающе по силе чувство защищенности, когда нечто теплое под боком сильнее и надежнее толстой стены за спиной.
— Отличная отговорка! Не рискнешь… Твое дело. Вот и я… иногда думаю, что братьев здесь никогда не примут за своих, как приняли тебя и Степана. С ними общаются, смеются, помогают, вежливо, но равнодушно, как чужакам. Как бы они не старались. Ничего не получится. И они оба это знают.
— Мы не любители, — ответил, недоумевая какое дело пришедшему до их веселья. Неожиданно глаза Шулера дернулись, глянув в сторону нависающей слева свалки и быстро вернулись к Роньке. А после на лице снова всплыла улыбка, открывая белые блестящие зубы.
Петр по инерции еще немного пожевал, хотя во рту уже ни крошки не было.
Еще через час одна из женских фигурок не выдержала и сбросила капюшон, причем так неожиданно, что Килька чуть не свалилась с ветки, сильно подавшись вперед. Она жадно вглядывалась в новые черты, с такого расстояния плохо различимые, но точно не похожие ни на Танькины, ни на те, что Килька периодически наблюдала в зеркале.
— Я уже ел, — Степан опустил глаза. Хотя вряд ли кружку молока и хлеб можно считать завтраком, но с другой стороны… Раньше у него был один хозяин, а тут еще получается и хозяйка?