Колдун так заскрежетал зубами, словно те росли у него в три ряда.
– Умею, – растерянно поддакнул Данька. – А толку? Удачи-то они не приносят…
Наоравшись и належавшись, парень помаленьку сообразил, что пора бы и честь знать. То есть выбираться отсюда, покуда все здешние волки не сбежались посмеяться над недотепой. Покряхтывая, сел, потянулся схватиться за ближайший кол, почувствовал, что в кулаке что-то зажато, поднес к глазам… и перед ними снова все поплыло. На веревочке остался один узелок. Данька и не почувствовал, как, проваливаясь в волчью яму, дернул за волосяные концы. А если бы не успел?! Охти, лишенько…
Данька замер, не в силах отвести взгляда от густо усаженных паутинными свертками нитей.
Но чем дальше топала послушная Капустка, тем меньше парню хотелось упокаиваться. Стоило подуть ветру, как дорогу мышиной стайкой шумливо перебегали скрюченные кленовые листья, сухие и бурые, словно вытаявшие из-под снега, а не только что облетевшие с веток. Нехороший был распадок, неправильный. И лез Денька по нему, будто крыс какой по водосточному желобу, где ни свернуть, ни развернуться, а у выхода жирный котяра затаился.
– А ты поди сейчас к нему и скажи: «Мол, извини, добрый человек, да только не верится мне, что это твоими стараниями мне такая удача привалила. В яму ветер листвы нанес, медведь на дохлую овцу отвлекся, а у того мужика своей удачи с избытком хватало».