— Ты про капитана Густлова? — спросил Адлер. Он снова присел, но на сей раз, выбрал место подальше от Хуго. — Вот про то и поговорить хотел.
Сержант повернул голову, подивившись тому, что не пронзает всего ставшая уже привычной боль. Мышцы сокращались, как старая ветошь, обледеневшая на морозе, а вот боли не было. Ну, почти не было. Но говорящую так и не увидел, поворота шеи не хватило.
Конечно, дурная слава слишком уж много им приписывает, по большей части по принципу: «Кто же трех лесорубов в лесу заел, кости разбросал, а ни денег, ни прочего добра при них не нашли?! Вервольф в паскудности своей, и больше никто!». Докапываться до истинных причин никто не будет. А значит, никто и не увидит на лесной тропке вереницу следов тяжелогруженых коней, сопровождаемых отпечатками лап псов-молоссов…
— Но это ерунда, на самом деле, — решительно закончил Гунтер.
— Ярдов шесть-семь? — уточнил капитан. — Многовато.
Девушка, очень молодая на первый взгляд, в длинном плаще непонятного цвета… Тонкое лицо, чуть вздернутый носик. На второй же взгляд стало ясно, что перед Мирославом — не человек. У людей не бывает такой гладкой кожи, гладкой, как мрамор, без единой морщинки. И в то же время живой, играющей едва уловимым румянцем на смуглых щеках. У людей не бывает таких совершенных лиц, где каждая черта будто вычеканена самим творцом. Или вырезана резцом дьявола.