Песня заканчивалась, и, чтобы разогнать дурное настроение, последние два куплета всадник пропел во весь голос, напрягая горло и стараясь переорать шум дождя.
— Вот почему я тебя чехом всегда считал? — задумчиво спросил Швальбе, особо к сержанту и не обращаясь. — Правда, чехом, мать которого загуляла с кумашом.
— Шальной дух, засевший в доме? Поджоги, трясучка, швыряние предметов? Гунтер, ты чего, вообразил себя долбанным экзорцистом?! Вы, герр капитан, не добрый! Вы, герр капитан, дурной, как три валаха!
Толстяк, толстяк… Кости — зло, изобретенное самим дьяволом на людскую погибель. Проиграл ты все кропотливо сберегаемые монеты, харчевню, только рваные штаны остались. Подался в солдаты, надеясь на непостоянную воинскую удачу. Твою голову забрала кроатская сабля где-то в проклятой Фландрии. В последний раз ты накормил страждущих, но уже не из котла, а самим собой. Вороны с волками, несомненно, оценили мясистость бывшего повара.
Вошел сержант. Боком, потому что тащил поднос с полудюжиной пивных кружек, все заполнены доверху. За Мирославом белели и синели физиономии прочих солдат, все как один — боязливо-испуганные.
— Да так. Дудочку отобрать хотели, — парень вытащил из радужных лохмотьев дудочку и показал ее стражникам. Обыкновенная свиристелка, только очень старая, покрытая сетью тончайших — не толще волоса — трещинок.