— Да и хрен я клал на тот Совет, — откровенно сообщил Швальбе. — И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир…
Ждать пришлось долго, но владелец часов, колокольчика и штуцера, казалось, обладал бесконечным терпением. Он замер молчаливым изваянием, неподвижным, как стволы вековых дубов, что растут в здешних краях, на границе между Овернью и Лангедоком. Только ветер тихонько овевал бледное лицо с прищуренными глазами.
Моряк Отто проверяет на отрыв чешуйки на панцире. Витман его снял с невезучего поляка — попался гусар на клыки волчьи в ночь безлунную да и помер. А хозяйственному Отто такая нужная штука пригодилась. Поверху еще блях стальных налепил, толстую поддевку подшил. Особый зимний доспех вышел — и тепло, и прочно, даже пулю на излете остановит без поломанных ребер. Любой клык хрустнет, как сахарный.
— На то он и Генеральный Магистр… — скрепя сердце отозвался монах Альберт и достал изрядно помятую медную кружку. Винная струя наполнила сосуд до краев.
— Не считая тех, кого мы по кустам накрыли по первости. Ну и тех, у кого хватило ума уносить ноги, пока не поздно.
Когда пропел первый петух и щели в ставнях едва заметно заалели, предвещая рассвет, Йожин понял, что его молитва достигла небес. И упал без сил — уставшие ноги отказались слушаться.