— Думаешь, если у тебя прозвище «Папа», то Урбан Седьмой тебе простит все грехи? — «кондотьер» и не подумал перекреститься при упоминании понтифика. Он смотрел на Бертоне пристально и оценивающе. Точь-в-точь как сам мастер разглядывал чурку, прикидывая, как бы расколоть ее одним ловким ударом.
Вечерний ветерок скользнул по кронам деревьев, колыхнул высокую траву, принес с реки сырой холодок и запах свежести.
Швальбе вынырнул буквально через миг, словно не трусил впереди на коне с видом барона какого или даже цельного маркиза, а стоял за спиной, ожидая сержантского вопля.
— Однако так оно и было. Сильно уж ему неприятно было, что я постоянно картами балуюсь. На привале и десяти минут не пройдет, как уже колоду раскидываю. Это я сейчас забросил, потому как постарел, пальцы ловкость былую утратили… Так вот, попали мы раз в переделку. Давно это было, еще до Чехии. На кумашей напоролись. Те по нам, как в дупу укушенные, палить вздумали. Первый залп, смотрю, богомолец наш, кверху и отходит. Я к нему, а там пуля в груди.
— А за такой хороший расклад тебя благодарить надо, козаче, — вдруг усмехнулся в сивые усы Старый. — Это они про тебя прознали.
— Пора… — заметил сам себе человек и спрятал часы обратно. Вместо них он достал маленький серебряный колокольчик на тонкой цепочке. Поднял перед собой на вытянутой руке и что-то тихо прошептал. Тихий мелодичный звон рассыпался в ночном воздухе хрустальными искорками. Колокольчик звенел сам собой, чуть подрагивая на привязи, тихий звук невероятным образом разносился далеко вокруг.