Войтек сгорбился в седле и пробормотал под нос несколько коротких и очень выразительных слов, из тех, какие не вставляют в рыцарские романы. Но которые прекрасно известны тому, кто живет с меча.
— Нахцерер, — повторил Гарольд. — У него нет никаких особых умений. Не летает, не оборачивается туманом, не превращается в крыс или волка. Умирает от обычного клинка. Он просто… очень быстрый и сильный. А я…
— И что? — сержант скривился еще сильнее, походя на черта с плохо нарисованной иконы.
— Как обычно, — ответил Лукас. — Распахать и посыпать солью. Карфаген должен быть разрушен. А наших — сжечь, чтобы только пепел остался…
— Ну, так что, монах, скажешь правду или так и будешь молчать? — ехидно вопросил солдат.
— Отвечаю любопытному сержанту, пока он не растрепал на весь полк. Слова не знаю. Но помочь могу. Про цену молчу. Если сержант пришел с таким вопросом, значит, он знает, чем кончил некий капитан Густлов. Ведь знает? — пикинер испытующе взглянул на Адлера, и на этот раз тому показалось, что глаза Мортенса уже не светятся отраженным светом костра, а чернеют озерцами абсолютной тьмы. Внутренний голос вопил в оба уха, что надо брать ноги в руки и бежать, бежать отсюда, а затем долго молиться за свою душу. Но…