— Хорты, лапочки мои, вы целые? — нежно спросила девушка. Псы величаво, слаженно кивнули, словно понимали каждое слово. Хотя наверняка и понимали… А затем внимательно уставились на Мирослава плошками недобрых глаз.
— Вот послал мне Господь испытание или черт напасть, — в сердцах стукнул кулаком о скамью Йожин. — У всех дети, как дети, а мой сын — распутник, гуляка и наемный солдат. И никакого почтения к старшинству.
Швальбе снова выругался. Йожин пробормотал под нос что-то на латыни, по звучанию весьма далекое от благочестивой молитвы.
Бургомистр тяжело вздохнул, нервно ломая руки. Впрочем, «ломая» — сильно сказано, толстые сосискообразные пальцы, казалось, могли гнуться в любую сторону без всякого вреда для себя.
Только присутствовала одна мелочь, что вовсе даже не мелочь. Шварцвольф сначала бросит своих оборотней по округе, убирая всех свидетелей, выискивая гонцов. А брать на свою совесть жизни трех сотен селян… Швальбе всю жизнь считал себя негодяем, воспринимая это с философским спокойствием. Таков его удел — среди солдат не бывает ни праведников, ни просто хороших людей. Точнее, бывают — кто не грабит, не вырывает последний кусок у селян, не потрошит чужие захоронки — только они долго не живут.