– Год назад эта бумага стоила сто тридцать! – возмутился жадный Штойбле.
– Это просто, – я не сдержался. – Сенатор имеет в виду необходимость для любого человека работать ради конкретной цели. И если цель раз за разом ускользает, то не многие останутся за нею гоняться. Разве что идеалисты…
– Ну вот видите, мы все бывали в Москве, – продолжил Гринспен. – И должны понимать, что от реставрации прежнего режима нам ничего хорошего ждать не приходится.
Пару раз ко мне подходил князь Лобанов-Ростовский, ставший уже при мне кем-то вроде агента по введению моей скромной персоны в самый высший свет. Он порекомендовал мне двух улыбчивых джентльменов с ослепительно-белыми зубами и скромными визитками, исполненными на дорогой бумаге очень простыми шрифтами. Один оказался представителем знаменитой итальянской фамилии Аньелли, владельцев FIAT – тем самым Джанни Аньели, что двадцать с небольшим лет назад подписал с Советами договор о создании Волжского автозавода. Я видел этого господина в Дублине – он тоже желал объединения Европы, но в тот раз я не был ему представлен.
– Я всегда говорил тебе, что знаю, что следует делать, – начал Серый, занюхав виски кулаком. – Мне самому хотелось так думать. Но чем больше я думал над этим, тем к более неутешительным выводам приходил. Знаешь, в чем основная проблема Нобелевского комитета, раздающего главные научные премии?
– Тогда вы, должно быть, помните, что между нами по предмету спора было заключено соглашение на условиях Texas shoot-out?