Прошло минут пять, как все построились. Сразу после того, как люди начали разбираться, вышел капрал и попробовал качать права, но это я пресёк сразу, обматерив, не дав сказать и слова, и на чистейшем русском послал его на… Это мне понравилось, поэтому при построении я использовал, казалось бы, уже давно забытые русские ругательства.
Все тоже шевеление волн травы от ветра, все тот же мерный ход коня, единственное, что поменялось — это треск несмазанных петель на телегах. Каждый метр давался им с трудом. Телеги словно плакали, не знаю, как у других, но мое и без того нерадостное настроение опускалось все ниже и ниже. Я уже два раза возглавлял арьергард, но в третий не пошел — Гаргула не разрешил, сказал: «Я вижу, что тебе все равно на взгляды, полные ненависти, но эти же подумают, что ты боишься. А по приезду в лагерь точно обсуждать будут. Тебе оно надо?»
Шум, гам, толкотня, беготня, кто бы знал, как меня это все бесило, кто бы знал. Эти потерянные лица не только солдат — молодых и необученных, но и наших капралов. Окончательно меня добили слова одного из гномов.
— Так как наш гость не знает о нашей борьбе лежа, хоть и демонстрирует неплохую борьбу в стойке, я решил, что бы все было по–честному, считать только броски, убрав всю борьбу лежа. Вам понятно? — с каким–то даже проснувшимся уважением спросил судья.
— Ушел, конечно. Что еще изменилось? Ты же будущий целитель, ты должна иметь развитый мозг, должна помнить детали. Порой именно от внимательности и способности запоминать мельчайшие детали и зависит чужая жизнь. А ведь это может быть жизнь не солдата, а твоего родственника. Ты будешь потом корить себя за это всю оставшуюся жизнь.
— Да, на это мне не жалко денег. Просто мы сами не потянем.