Да она точно не прочь, я уже сожрал, наверно, кило бананов и сахар попробовал рафинадный, Боже, какое счастье. Он сто пудов дорогой, а она даже в лице не изменилась.
— Да ладно, — примирительно поднял руки сержант, — мы — люди маленькие, в магии не понимаем, и вот что с ним делать, я тоже не понимаю. Одет он прилично, посмотрите, какая ткань, такую даже я не видел никогда. Силен и умел, еще чуть–чуть и разделал бы нас под орех. Руки некрестьянские, видны мозоли как от меча или дубины, видно практиковался. Значит, воин. Но коротко подстрижен, значит, не аристократ. Такой моды ни у кого не было. Шпион? Но что тут делает? И почему припасов нет? Даже сраного кинжала и того нет. И даже следов других нет, как будто он из воздуха появился. Но если он чей–то воин или, не дай Единый, аристократ, нас всех ждет виселица. Вы понимаете? Да… и тебя, маг, — сказал сержант, заметив, как переменился тот в лице.
— Да! Согласен! Все, вы не отвертитесь. Здесь много благородных людей. Они подтвердят, — и засмеялся. — Мой оруженосец знаком с борьбой, его отец нанимал ему инструктора из гномов за большие деньги. Запомните, техника победит силу. Ой, смотрите, ваш оруженосец наверно обосрался от страха, — и, похохатывая, потянулся со своей компанией за ширму. Куда их повела разносчица. Других гостей, как я заметил, тоже начали рассаживать, и я, по–моему, с тупой рожей переборщил. Ничего, сейчас я им покажу.
— Такой здесь больше нет, — глухо ответил я.
— Ты больше не сержант. Я подниму вопрос, что бы тебя вообще из легиона поперли, сопляка такого, рано тебе еще тут обтираться. Льюис, принимай должность. Этих, — указал он на братьев, — привести в чувство, узнать обстоятельства, доложить после смены. И предупреди, что завтра после завтрака перед командирской палаткой будем разбираться. Не дело это, что в лагере защитники морды друг другу бьют. Виновные получат плетей, — и прошествовал в шатер.
— Седой давно не работает по профилю. Стар стал, — как от лимона скривился трактирщик. Этот Седой был ему неприятен, причем сильно, потому что это была первая эмоция, проскочившая на его лице.