— Сейчас-сейчас, миленький. Вот шапку тебе оденем. Чтобы и не узнал никто.
И вот: эта тварь разгрызла твоё лицо и вылакивает твой мозг…
Если бы не я со своим недодавленным гумнонизмом — они бы все перемёрли. Или это не гумнонизм, а «жаба»? Вона сколько холопов поднабрал! Богачество! Про «жабу» как-то спокойнее думается. Как-то… правильнее?
Чуть провёл ноготком у Трифы между лопатками. Она вздохнула и повторила. И ещё раз. И — ещё. Елица мычала через плотно сжатые зубы, мотала головой, не раскрывая плотно зажмуренных глаз. Выгибалась всем телом, но не убирала свои руки с подушки. И — не сводила коленей.
Но, в отличие от «прекрасной еврейки», «прекрасная полочанка» не только молилась, но и работала: «инокиня-княжна переписывала священные книги, которые продавала в монастыри и церкви».
— Тута нельзя костры жечь! Пожар будет! Счас стражу позову! Не хошь — давай денежку.