– Он отстрелил нам ногу! – воскликнула Адель.
Видимо, Адель перестаралась, выполняя команду Холмса: машину снова качнуло, я крепче вцепился в рукоятки, которые все это время не отпускал – и они неожиданно сдвинулись. Вместе с ними сдвинулось изображение в окошке. Теперь я видел берег моря: желто-серые песчаные отмели, едва различимые белые барашки волн, рыбачий баркас вдалеке. У основания правой рукоятки мой большой палец нащупал выступающую кнопку. Я нажал ее прежде, чем успел сообразить, что делаю.
На конце ее тисовой палочки начал копиться клубок синих искр. Но когда убийственный подарок готов был сорваться в полет, случилось непредвиденное. Продолжая напевать колыбельную, вдова Пристли слабо вздрогнула – и кувшин с молоком упал на скамейку, разлетевшись вдребезги.
– Дмитрий Биленкин, – цитату об угодливых поденщиках Тюня зачитала вслух, помянув и автора цитаты. – Кто такой, почему не знаю?
Майор Форестер – его фамилию позже сообщил нам капитан Уоллес – царил на втором этаже, единолично заняв обширную залу, в которой, наверное, мог бы заседать городской совет Молдона в полном составе. Сидя за монументальным столом из палисандрового дерева, спиной к окну, майор с выражением крайнего неудовольствия на лице листал бумаги. Надо понимать, те самые, о которых говорил Холмс.
Заподозрив у себя парамнезию – синдром ложной памяти – я счел нужным проконсультироваться у коллеги, специалиста по таким расстройствам. Коллега заверил меня, что я абсолютно здоров, но его пристальный взгляд мне не понравился. Впрочем, я быстро успокоился: двойная память давала о себе знать лишь при чтении молдонских записей, а к ним я возвращался редко.