– Вы ведь не занимаетесь делами, связанными с мистикой? – спросил он, остановившись в трех шагах от Холмса. – С оккультизмом? С магией, не побоюсь этого слова? Ваши интересы всецело лежат в области рационального, того, что может быть объяснено логикой и наукой. Ведь так?
Двигатель треножника представлял собой металлический контейнер странной многоугольной формы. Из него, словно щупальцы спрута, во все стороны торчали блестящие патрубки и грубо обрезанные куски толстых лоснящихся проводов. Рядом с кроватью, даже при наличии на ней рычагов и прочей машинерии, этот монстр смотрелся живым вызовом человечеству, а вернее, человечности.
– …с частичками святых даров в нем, – невозмутимо закончил Ван Хелзинг. – Результат вы видели. Не думаю, что Гаагская конвенция распространяется на существ, подобных этому. Но если вы настаиваете, доктор, я готов вступить с вами в дискуссию по данному вопросу. Мой опыт юриста дает мне все основания полагать, что из дискуссии я выйду победителем.
Ну да, где в ванной развесить столько добра?
Он имел в виду свое состояние, а потому изумился, увидев, какой эффект произвела латынь. Болотный огонь превратился в разряд молнии. Треща, бело-синий зигзаг ринулся к женщине, тщетно пытавшейся избежать прямого контакта со взбесившимся электричеством.
– Я бы, – Холмс пожал плечами, – скорее хотел узнать, почему все предыдущие комментарии были на старом добром английском, а эта строка предпочла кириллицу. Впрочем, полагаю, ответа мы не получим.