– Я не понимаю, – после короткой паузы, наконец отреагировал конструктор, – зачем вы собираетесь делиться с людьми, которые никогда не будут России друзьями? Мне, откровенно говоря, все равно, но меня всегда беспокоит, если я не понимаю чего‑то, что меня касается. Ведь вы совершенно спокойно могли бы послать их подальше, под сотней благовидных предлогов, или даже просто так… И они утерлись бы!
Два человека бесшумно возились с чем‑то приземистым и темным, третий стоял, опустившись на одно колено, держа оружие наготове и обводя окрестности напряженным взглядом. Шея его поворачивалась влево и вправо равномерно и плавно. Адриан видел все это, но не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, словно парализованный: вот только что, сию минуту, вот‑вот, никого не было, а потом он увидел их так, будто они все время находились тут, и это он вдруг прозрел. Внезапно вся троица исчезла, словно нырнув во мрак и оставив темный предмет, а перенапряженному слуху удавалось уловить только едва слышный шорох. Адриан собирался крикнуть, но только едва слышно, как мышь, пискнул пересохшим горлом. Ф‑ФУ‑УХ‑Х!!! Оглушительный звук, помесь громового шипения с ревом и визгом, ударил по слуху, ослепительное рыже‑фиолетовое пламя на миг лишило зрения, разматывая за собой пронзительный, режущий визг, понеслось вдоль траншеи, а потом взметнулось широкое, насколько видит взгляд, полотнище пламени и ударило ТАК, что разведчик почувствовал только, как его приподняло и грубо встряхнуло. Настолько, что он перестал чувствовать. Когда сознание, спустя недолгое время, вернулось к нему, вокруг оказалось довольно много народу. Люди в куртках блеклого цвета с капюшонами поверх матовых касок не жгли огня, переговаривались вполголоса, но двигались вполне уверенно и целеустремленно, как хозяева. И никто не обращал ни малейшего внимания на неподвижного, присыпанного землицей Адриана Нэвилла Уоллеса, этой августовской ночью ряженного под гренадера вермахта.