Это да. К этому моменту у них было уже пять с половиной тысяч грузовиков, две сотни танков и самоходок, включая трофейные, и шестьдесят тягачей. Вопреки традициям, довольно быстрых, новых, с иголочки. А вот пробиваться, откровенно говоря, не пришлось. Ошметки каких‑то немецких и румынских частей сами спешили убраться с дороги от греха, а безостановочный бег с предельным напряжением был стихией корпуса. Обороны не было, но они все равно справились, а потом неплохо научились. Благо, что было кому научить.
Однорукий гвардии подполковник разглядел его в бликующем розовыми отблесками море через телескоп после того, как авианосец был обнаружен радаром, и молча тронул командира за плечо. Тот отодвинул летнаба, и, сощурившись, припал к окуляру. Генерал-лейтенант Байдуков, пока что, до прибытия Голованова, командовал всей группировкой дальнебомбардировочной авиации на Восточном ТВД и считал своим долгом принимать в критических операциях своего рода войск непосредственное участие. Летал и воевал. И имел для таких случаев только одну привилегию: "подкожных" членов экипажа: оператора управляемых бомб, который не промахивался, и летнаба, который всегда видел главное, не упускал мелочей и не путал одного с другим. Их отыскивали и беспощадно выдирали из родных экипажей, когда генерал считал необходимым отправиться на слишком сложное или слишком горячее дело лично. Когда у них закончились бомбы, машину, в которой работал Мусинский, немедленно вернули на базу, оставив вторую дожидаться смены в одиночку. Если б сюда еще бы Лену Брюквину, к радару, то получился бы лучший командный пункт в небе всех времен и народов, но - не дали. Даже ему. Говорят, - беременная. От кого, - не говорят. Обидно.
– Это Щепная Площадка!!! Попросту "Щепка". Или "Дрова". Это тоже она. Таких площадок у нас двадцать две.
– По данным разведки, тем, которые удалось получить, конечно, в Берлине осталось не более десяти процентов довоенного населения. Это значит, что город мертв. Мертв и непригоден для жизни. А восстановительных работ русские постараются не допустить. Боюсь, у них это получится. Вот вам и ответ, Уинстон.
Прогресс техники, - это на 99% эволюция. Какое-нибудь прорывное открытие, будучи спешно реализовано в техническом устройстве, показывает свои возможности только очень слабо. До невидимости. Привычно глядя цветной телевизор, где цвета, звуки, фактура поверхности, только что не запах, мы слишком редко задумываемся, что для этого пришлось уловить и усилить бесконечно малые порции энергии, пробившиеся к начинке ваших телевизоров через множество препон, помех и искажений. А ведь поначалу был очень сомнительный треск и едва видимые искорки. То ли есть, то ли нет. Три коротких треска - "с", три длинных - уже "о". Насчет треска с искрами - понятно, а насчет цвета, звука, фактуры, объема - не очень. Как задумаешься, так сразу удивишься: и как только смогли? И ответ тут самый простой: научились потихоньку. Как ни крути, а лучшего ответа не выдумаешь. Сначала научились вносить мелкие улучшения так, чтобы не стало хуже в другом месте. Потом, - соединять дотоле разнородные устройства, чтобы не мешали работе друг друга. Деталь, возможности которой ограничены по определению, заменяют целым устройством, которое может гораздо больше при тех же размерах. Важно, чтобы и промежуточные варианты удовлетворяли каким-то важным потребностям общества, государства или отдельных людей, взятых во многом числе. Тогда эволюция такой техники длится годы, десятилетия. Века.