В Рапалло делили шкуру неубитой Японии, а на просторах Тихого океана исподволь разгоралось самое грандиозное морское сражение в истории. Действительно беспрецедентное как по силам, вовлеченным в него, так и по пространству, на котором оно развернулось в самом начале октября тысяча девятьсот сорок третьего года: оно составляло треть поверхности Земного шара без малого.
– Вижу. – С раздражением сказал генерал. – Что‑то вроде очень большой "катюши". Что тут такого, что мне было бы нужно видеть?
– А хотя бы и так! Кстати, вы, не я, первый произнесли это слово.
- Докладываю: Волынский укрепрайон взят, данных о потерях на настоящий момент не имею, основные силы пятой армии заняли японские позиции и в данный момент вышли на Дуннинское шоссе, стремительно продвигаясь вглубь вражеской территории. Железнодорожные тоннели на сопредельной территории захвачены умелыми действиями 5-й штурмовой и 20-й штурмовой инженерно-саперной бригад неповрежденными. Захвачено значительное количество японского подвижного состава... Так что можно грузить войска хоть сейчас.
Почти машинально приняв чашу саке, так же машинально, не чувствуя вкуса, выпил.
Железнодорожные пути на Запад Должны Контролироваться: это определяло жизнь людей с силой категорического императива. Для того, чтобы добиться этого, люди были готовы буквально на все. В Батайске подхода обещанного крупного контингента ожидали, как манны небесной. Нет. Как приезда того самого барина из известной поэмы Некрасова. Тех, кто до сих пор был спокоен и уверен в себе, неожиданно охватил страх – не страх, а какое‑то беспокойство, ощущение ненадежности бытия, и это при том, что до сих пор никто не говорил отчетливо о катастрофе на севере. Говорили о тяжелых боях, о страшных потерях, которые несут русские в бесплодных атаках. А потом доктор Геббельс вдруг произнес новое словосочетание: крепость Сталинград. После этого унтер‑офицер Цейцер, девять месяцев тому назад оборонявший "крепость Демянск" приобрел среди товарищей ранее неслыханный авторитет. К нему ходили, как к Дельфийскому оракулу, вокруг него с некоторых пор постоянно клубился народ. И каждый норовил угостить сигареткой или каким‑нибудь другим пустячком, приятным сердцу бывалого фронтовика. Он, услыхав слова доктора Геббельса, замер на месте и побледнел, при этом пробормотав себе под нос короткое шипящее слово. На требование повторить, он помолчал некоторое время, а потом описал в воздухе небольшое колечко и повторил: "Кессель". Он был не один, и поэтому очень скоро это слово повторяли на разные лады все.