Дормидонт Заика – со слов Ильи рисуется озверевшим еще в детстве, вконец озлобленным мизантропом, тешащим свои комплексы в допросах и пытках. А на деле? Да ничего подобного! Мишка видел, как Заика участвовал в допросе ляха – спокойно, деловито, умело, без малейших признаков садизма. Человек выполнял неприятную, но необходимую работу – добывал информацию и при этом причинял минимальный физический вред носителю этой информации, а когда поступил приказ его убить, сделал это мгновенно и безболезненно. Да и Арсений, взявшись объяснять тонкости пыточного дела, особо упирал именно на отличие Дормидонта от того же Бурея, который никем, кроме как палачом, быть не способен, ибо от мук жертвы испытывает удовольствие.
– Воевода наказал… через Городно… Мономашичи скоро подойдут… Ляхи всегда сволочами были… ладьи… кони… – обрывки слов не давали Трофиму ни малейшей возможности понять, что же именно произошло. А ведь произошло – и явно что-то важное. В том, что ляхи последние сволочи, он и сам не сомневался, но вот что они на этот раз отмочили, и при чем тут Городно?
– Ладно, сказал – подумаю. С отцом Феофаном я о тебе сам поговорю при случае. Значит, Даниил, сын десятника Капусты? Так и запомню.
– Не о том ты мыслишь, сын мой, – остудил его причитания Феофан. – О спасении своей души подумай. И о спасении душ невинных отроков, кои могут погибнуть без святого крещения. Где они у тебя?
«Черт побери, если уж все равно придется жениться по расчету, то, по крайней мере, расчет должен быть верным. Ну чего бы, как в приличных романах (из того же разряда, что и «пасть в ноги предварительно освобожденному родичу») Юльке не оказаться незаконной дочерью какого-нибудь захолустного князя? Их сейчас тут, как блох на собаке, буквально на дороге валяются, сами убедились.