Так что ты, Годой, получишь совсем не то, на что рассчитываешь! Таких, как ты, в истории много, но имя у них одно… Хотя… Погубив себя как человека, ты, может быть, принесешь величайшее благо своей стране, обеспечишь ее будущее на века… Не буду я тебя судить, пусть дела твои судят потомки!»
Петр повертел головой — но ни долговязого царя, ни его расфуфыренного, преданного как пес, но вороватого Алексашки Меньшикова не наблюдалось. Это обстоятельство сразу же озадачило.
«Красиво идут!» — мысленно восхитился Уэлсли, глядя, как четыре полка, развернувшись в ровные шеренги, обрушились на мятущихся казаков. Те боя не приняли, обратившись в бегство и едва не смяв русских егерей. Те, отстреливаясь, устремились к густым кустам, словно рассчитывая, что живая изгородь их защитит от стальных палашей.
Александр нахмурился, а Мария расцвела — сказать яснее было нельзя. Царь Московский бросил искоса взгляд на Кутузова и впервые заметил, как тот не отвел единственный глаз, а самым хитрым образом прикрыл его, будто подмигнул.
С улыбкой превосходства цивилизованного джентльмена направляли пушки на русских аборигенов, коих всегда почитали либо грязными московитами, либо подлыми татарскими собаками. Даже на многих английских картах русские земли значились как Великая Татария.
Петр с улыбкой посмотрел на генерала Гоша. Первый консул республики уже не морщился, выдавливая из себя привычное для француза обращение к королевской особе. Да и другие французские генералы восприняли такое совершенно спокойно, будто и не было пятнадцати лет безумной революционной круговерти.