— Нет, штыков двадцать, биваком стоят, отдыхают!
Так он и подавал картузы, пока однажды перед его руками не открылся замок. Петр посмотрел в сторону — матрос завалился на спину, лицо представляло собой кровавую кашу.
На широком столе лежал свернутый трубочкой лист бумаги с разломанной сургучной печатью. Царское послание было не повелением, не указом, а просьбой, да-да, именно просьбой, обращенной лично к нему, губернатору Аляски.
Барклай посмотрел на рослых горцев, что спокойно и без суеты получали нарезные штуцера, доставленные на русских кораблях. Так же обстоятельно подбирали снаряжение, вешали на плечи тяжелые патронные сумки. В своих удивительных беретах — бонетах, а также килтах и чулках эти рослые парни, на взгляд старого солдата, смотрелись необычно, но в их решимости и отваге русский генерал нисколько не сомневался.
И проснулся, чувствуя, как его обжигает чье-то тело — мягкое, словно подогретое тесто.
Петр, присев на кровати коснулся затылка и невольно застонал от боли — чуть выше затылка, ближе к самой макушке, торчала большая шишка, которую нечаянно сдавил пальцами. Но перед глазами немного прояснилось, и он обомлел — такого быть просто не могло!