Петр засунул старческую, холодную как лед руку под теплую меховую бекешу и вытащил серебряный крест на георгиевской ленте, которым искренне гордился.
Адмирал побагровел еще больше, хотя Петр посчитал, что покраснеть больше невозможно. Было видно, что молодого человека мучает невыносимый, болезненный для самолюбия стыд.
— Так по ветру сподручнее! Мы даже на полных парах догнать не сможем! Тяжеловат ход у моего «архангела», да и угля потратим много, его у нас и так в ямах почти не осталось. Только у французов бункера заполним, там наша угольная станция есть.
От таких безмятежных слов Петра пробил холодный пот. Но, взглянув в ясные глаза Вовы, он понял, что о воровстве здесь речи быть не может — не только в комнате, но и во всем общежитии.
Здесь, на небольшом клочке каменистой земли, собрались сотни британских солдат и офицеров, а также немногочисленные офицерские семьи — несколько десятков перепуганных женщин и детей, а также торговцы и слуги, без которых жизнь любого гарнизона немыслима, тем более такого отдаленного.