— У врача, господин Краузе. Больные часто бывают гораздо симпатичнее, чем… — Она зло усмехнулась. — Чванливые здоровяки, у которых даже в мозгу вместо нервов растут мускулы.
— Говорит Виннету, — отозвался я. — Неужели ты забыл старые имена? Ведь это из любимых книг фюрера.
— Элен, я приехал не для того, чтобы меня арестовали и посадили в лагерь.
Я ничего не ответил. Она сидела, будто амазонка, — обнаженная, с бокалом вина в руке, требовательная, лукавая, прямая и смелая, и я вдруг понял, что я ничего не знаю о ней. И раньше тоже не знал. Я не понимал, как она могла жить со мной раньше. Я вдруг почувствовал себя в роли человека, который был уверен, что владеет прелестной овечкой. Он привык думать так и заботился о ней, как вообще следует заботиться о маленьких ягнятах. И вдруг — в один прекрасный день в руках у него вовсе не овечка, а молодая пума, которой совсем не нужны голубая ленточка и мягкая щетка и которая способна отхватить зубами руку, что ее ласкает.
— Могу я прийти к тебе во время приема, Рудольф? Ты очень занят?
— Если пойдет и дальше так, то недолго. Немцам потребовалось четыре недели, чтобы завоевать Францию.